Первый и последний спокойный день: родители ещё едут в поезде, а я уже в городе.
Слов много, мысли, воспоминания, обрывки и впечатления. Персонажи в архиве и вагоне. Церкви, наступающая осень, полуночные бдения и тотальный холод.Второго было солнечно и тепло, а мы были у Филоненко-Чоповского. Аня унесла распечатку с арабским.
С боями взяли калорифер. Из аниного разговора по телефону: пришли мы с маузерами и говорим: «Жизнь или калорифер?» А они: «Жизнь! Жизнь!» Страшновано: раньше в коридор греться выходили, а теперь там холодина жуткая.
Вечером смотрели «Фриду». Отли-ично! Колоритно, ярко, прекрасный сюжет и не менее прекрасная игра. Едкий юмор. И страстное танго! Пре-вос-ход-но!
Третьего слушали орган в костёле. Шестого с порога завалились спать. Проснулись только на следующее утро. На улице тепло, даже жарко.
Копим коллекцию персонажей: гопники из Ишима в кафе «Сказка», человек с лозунгом «Хохол родился — еврей заплакал» — Филоненко-Чоповский, внучатая племянница Распутина, которая втюхивала нам 30-летнего кандидата наук для экскурсии в Абалак, местные на ИЖах в нижнем городе, Серж — поэт из Тюмени и прочая прочая.
Девятого съездили в Абалак. Чоповский и Аня отловили (в прямом смысле) местного художника, с бородой в защитке поверх тельняшки. Я сбежала на расколотую иву и негромко драла глотку. На гору забирались по остроугольному отвесу. Вспомнилось где-то вычитанное: при подъеме женщины ставят обе ноги вбок и боком же поднимаются в гору, а мужчины только ставят стопы шире. Аня, кстати, оказалась типичной женщиной.
В архиве вечно существовала какая-то подлянка: первая неделя запомнилась одуряющим запахом краски, ко второй стала виснуть система, к середине последний стали отключать в полдень свет.
Постоянно читали. «Книгу нечестивых дел» ещё в поезде, «Дракулу», Наталью Роллечек, Пьянкову, «Нефритовые чётки», Крапивина. И ещё бульварный роман «Городские ведьмы». Чем они хороши, так только тем, что из них можно навыдёргивать ссылок на множетство приличных книг: за чтиво под таким названием мне бы ещё год назад мозг мягко обглодали, но упоминание Фромма — нехилая тема, разве нет?
И вот ещё: мне безумно повезло с Аней. Мы говорили обо всём и ни о чём, никаких ссор, непоняток, разногласий — она сгусток позитива с разрядом по рукопашному бою. ) Археологичка с Толей-танком, соционика с Аней-Гексли, институт — да чего только не было. )
Во вторник в архиве подумалось, что группа-то кажется перегорела: я звонила, мне звонили — староста на сборах, Катя разговаривает с Сашей и Вовой. Исключительно. Хотя это-то и не удивительно. Первый в трауре по Локомотиву, второй прогорел на 10-ти страна-победительницах ПМВ. Маша договаривается с преподавателями. Макс уносит зачетки в деканат. Мила с криками об офф-группе — девочка-виденье. А вообще, глухо как в танке: лекций на диктофоне нет. Я тебе на словах расскажу. На-хре-на?! Я ещё от экзамена Ивониной не отошла, чтобы снова поверить в адекватность этой группы. А Епархиальные ведомости вот они, под рукой. Я одна такая ответственная?
Что ещё? Про привязанности пришел вывод: пока не было шизы, всё было хорошо. А сейчас он скорее пугает, чем притягивает. Но что-то держит. Бить. Долго. По голове. Может поможет. Вот как всегда: вроде, соскучилась по Алёне, Сталину, Маше, а вывела опять на те же рельсы. Клиника.
В Контакте лежит альбом с фотографиями. Лица не стала выкладывать: смысл? Хотите меня видеть? В комментарии, тут и опубликую. )
Первый и последний спокойный день: родители ещё едут в поезде, а я уже в городе.
Слов много, мысли, воспоминания, обрывки и впечатления. Персонажи в архиве и вагоне. Церкви, наступающая осень, полуночные бдения и тотальный холод.
В Контакте лежит альбом с фотографиями. Лица не стала выкладывать: смысл? Хотите меня видеть? В комментарии, тут и опубликую. )
Слов много, мысли, воспоминания, обрывки и впечатления. Персонажи в архиве и вагоне. Церкви, наступающая осень, полуночные бдения и тотальный холод.
В Контакте лежит альбом с фотографиями. Лица не стала выкладывать: смысл? Хотите меня видеть? В комментарии, тут и опубликую. )